В глухомани лесной, где сосны шептались о вещах, известных лишь ветру, собрались как-то гуси на совет. Повод был веский: молодой гусак-выскочка, начитавшийся медвежьих мемуаров, выступил с речью, от которой даже комар в воздухе замер.
— Братья-гуси! — вещал оратор, топыря перья, будто докторскую диссертацию защищал. — Зачем нам, глупым, на юг махать? Медведь жрёт до отвала, спит — и ништяк! Давайте объединим гастрономию с логистикой: жрем, не выезжая из буфета!
Аргумент, подкреплённый авторитетом косолапого философа, упал на благодатную почву. Гуси, чей интеллект мерк перед гусиным носом, закивали: «Логично! Зима — не авиасезон!». И принялись усердно воплощать теорию в жизнь, превратив осень в непрерывный «шведский стол» из жуков, ряски и глупых надежд.
К ноябрю лес ахнул: вместо стройных косяков в небе — ряд упитанных шариков, гоготавших от усилий подпрыгнуть на ветку. «Мы — новая форма жизни! — гордо булькали они, с трудом отдирая брюхо от земли. — Медвежий прорыв!».
Зима, впрочем, быстро расставила точки над «ё». Ледяной ветер, вместо того чтобы восхититься новаторством, принялся щипать перья. А Лисица, традиционно не страдающая консерватизмом, оценила меню: «Гусь-конфи к рождеству — это тренд!».
Весна вскрыла правду, как мартовский ручей лёд. Медведь, вылезший из берлоги с чувством голода и морального превосходства, огляделся: «Где гуси-то?».
— Улетели? — спросил он у Лисицы, чья шкура лоснилась так, будто она слизала все сливки лесного бюджета.
— Улетели, — кивнула та, смачно облизнувшись. — Прямиком в пищевую цепь. Новаторство — это когда ты либо гений, либо обед.
Мораль? Лесная наука сурова: если медведь учит гусей летать — проверь, не стоит ли за его спиной лиса с вилкой.
Работа выполнена с использованием нейросетей.
